Жертва

Мозолистая рука дрожала от возбуждения, жадно двигалась под подолом халата, стараясь охватить как можно больше её тела. Вторая прикрывала рот, не давая закричать в полный голос. Она отбрыкивалась как могла под весом незнакомца, кусала пальцы, но ничего не помогало освободиться. Что именно схватили руки? Как нанесли удар? Она сама не поняла. Просто в какой-то момент руки держали трубку телефона, призывая помощь, а у кровати гостиничного номера неподвижно лежало тело. У головы мужчины растекалось красное, вишневого оттенка, пятно.

Полиция прибыла быстро. Дверь опечатали. Начали задавать вопросы. Она стояла прямо так – с мокрой головой, в банном халате – и сама не понимала отвечает сейчас что-то или молчит. На то, чтобы оправиться потребовалось несколько дней. Она вернулась из командировки домой, но расследование всё не завершалось, и постепенно дело дошло до суда.

— Вы не пускали его в свой номер? Сотрудникам гостиницы он сообщил, что доставляет цветы, — прокурор уточнял детали безэмоционально.

— Я выходила из душа, когда на меня кто-то напал. Даже не знаю, когда он оказался в номере. Входную дверь не закрывала, не думала, что подобное может случиться в престижном отеле.

Она уже не могла вспомнить, сколько раз отвечала на одни и те же вопросы. Голос звучал устало, сухо, с долей неприязни к этим людям, что продолжают ее вызывать на эти нескончаемые допросы и слушания.

-Убийца! – крик жены покойного разорвал воздух судебного зала. – Убийца! Стерва! Это ты его спровоцировала! Расхаживала голяком, заманила его к себе, а потом убила! Ты – убийца! Убийца!!! Убийцааа!!!

Голос женщины сорвался в хрип и повизгивания. Он звучал с лютой злобой, ненавистью. Отчего-то в нем мелькали нотки жадности и вожделения — она считала, ей показалось. Удивительно, но никто бы смог сказать, что в этих криках была хоть капля боли, жалости от утраты.

Стук молотка судьи, охрана, выводящая нарушительницу спокойствия. Вот-вот все должно закончиться.

— …назначить наказание в виде двух лет лишения свободы… — судья все говорил, а ее мир вдруг замер.

«Это хорошо, – тихим шепотом пояснял адвокат, – условный срок не беда, никаких серьезных ограничений не накладывает». Адвокат радовался удачному завершению дела, а она слушала о принудительном направлении на курсы терапии для жертв изнасилования, и никак не могла понять, как такой результат можно считать замечательным.

— Вот же дура, да? – девушка после группового занятия с психологом вышла раздраженной и недовольной. Прицепилась к первой попавшейся участнице. – Какие еще слезы? Как они помогут забыть это? – ненадолго замолчала и уже серьезнее спросила. — Тебя кто?

— Курьер, доставлявший цветы. Только он не успел, я… — она запнулась и вдруг созналась, — убила его.

— Да? Я бы тоже этого козла убила. Прикинь, в клубе меня напоил, а потом привез в какой-то гадючник и начал там насиловать. Вот я лежу, смотрю, а там бабушкины обои на стенах. Эта крошечная однушка в жопе города. Кошмар…

Она давно заметила, что есть такие женщины. Мужчины обнажают тело и указывают на шрамы, рассказывают их историю, а подобные дамочки обнажают свои душу и сердце. Каждую царапину считают медалью или орденом. Встречаются и даже хвастают тем, как им было плохо, как сильно досталось от… да не важно от кого и от чего, и было ли это вообще.

— Мне пора, — она никогда не хотела общаться с подобными людьми. Может потому и не умела завершать такие разговоры гладко.

— Ну, давай, — девушка с неприязнью повела взглядом сверху вниз и обратно, оценила что-то и чуть закусила губу, нахмурила брови. – До встречи, подруга.

Уже почти выйдя из здания, она заметила, что забыла свой блокнот. У бумаги не сядет заряд, написанные ручкой планы не сотрутся от случайно нажатой кнопки, но его все-таки можно забыть или потерять.

Проходя мимо приоткрытой двери туалета она услышала громкий разговор. Быть может, и не обратила бы на него внимание, если бы не брошенные слова.

— Она вообще убила мужика! Прикинь, её даже не изнасиловали. Зачем она вообще сюда ходит?

— Зачем ты так? Это тоже травма. Меня тоже муж спасти успел, но до сих пор от воспоминаний трясёт. Знаешь, бывает стою, а руки сами дрожать начинают.

— Ага, ты бы её видела. Ничего там не трясётся. Ха-ха, даже сиськи не прыгают. Набила себе силикона туда и ходит теперь хвастается. Вырядилась фифа, ходит, чтобы нас...

Она пошла дальше. Слушать подобное не было никакого желания. Посмотрела на руки – действительно не дрожат. В холле остановилась у зеркала – привычный деловой стиль, ничего лишнего, броского. Как понять такого человека? Это зависть? Она могла вспомнить, во что была одета девушка, попытаться понять что-то о ее жизни по одежде, но не хотела. К счастью, уже через пару десятков минут такси довезет ее на работу, где нет ни насильников, ни их визгливых жен, ни завистливых сплетниц.

Офисное здание встретило призывным блеском множества стекол. В центральном районе суета не прекращалась, люди сосредоточенно занимались своими делами, не слишком обращая внимание на окружающих.

На ресепшне ее ждало сообщение с просьбой зайти в кабинет директора филиала. Ничего удивительного, совещание уже прошло, он должен передать основные моменты по измененной стратегии работы компании.

— Уже справилась? Отлично! – вид молодого еще мужчины был преувеличенно бодрым, а редкая на его лице улыбка сейчас сияла, демонстрируя белизну винира на зубах.

— Я уже могу возвращаться к работе со своими клиентами? С кого начинать? – рабочий настрой, кровь бодро бежит по жилам. Она снова в своей струе.

— На счет этого… Они не хотят с тобой работать, так что… — он взял с угла стола папку с бумагами, перевернул пару страниц.

— Почему? Это из-за того, что пытался сделать курьер, доставлявший по их заказу цветы? – это можно было понять. Подобная ситуация может сильно повлиять на ход переговоров. Кто-то пойдет на дополнительные уступки, кто-то проигнорирует ситуацию, а кто-то просто сбежит. Она была готова к подобному.

— Да… Нет, — мужчина яростно зашуршал листами, а после с раздраженным видом бросил папку в мусорную корзину. – Понимаешь… На тебе висит условный срок. Никто не хочет работать с уголовниками.

— С у… — звук перестал выходить. Легкие, словно, запутались в том, как нужно работать. Она почувствовала удушье, уже зная, что последует дальше. – С кем?

— Ты убила человека. В нашем деле такая репутация… — глава филиала пошевелил пальцами, пытаясь жестом выразить то, что не получилось сказать словами.

— Они что, тоже хотят напасть на меня? – в ответ мужчина шумно выдохнул носом. – Тогда чего им бояться?

Она говорила с вызовом и долей отчаяния, потому что знала – это не поможет, ничего уже не изменить.

Первый человек в этом отделении компании неловко повел плечами, отвел взгляд и вздохнул, но рукой твёрдо, без малейших колебаний, подвинул в её сторону лист бумаги и ручку. Заявление на увольнение по собственному желанию было заполнено полностью, не хватало только подписи, даже дата стояла – вчерашняя.

Она выходила из офисного здания твердой походкой. С легким чувством растерянности и тяжелым — обиды. Вокруг суетились люди, занимались своими делами. Им не было никакого дела до окружающих. Всего полчаса назад эта картина внушала уверенность и добавляла радость, а теперь…

Дни шли своим чередом. Найти работу по специальности не удавалось. Везде отвечали одно и то же – никому не нужна сотрудница, отбывающая условный срок. Впрочем, запасов средств хватало, чтобы обеспечить себя на какое-то время. Занятия с психологом не отличались большим разнообразием. Только грубая девушка звала всех на какое-то телешоу, а после начала появляться во все более дорогих нарядах, с броским макияжем и безвкусными украшениями – роскошь, ставшая саваном для стиля и вкуса.

Она жила. Казалось, как раньше, но всюду что-то стало неуловимо иначе. Будто незримый художник оставил тонкие мазки, изменив у картины и содержание, и настроение. Соседи при встрече часто отводили взгляд, знакомые разговаривали с каким-то подспудным напряжением в голосе, продавщицы в магазинах жилкомплекса таили в глазах любопытство и опаску.

Она и сама не заметила, с какого именно момента её руки начали понемногу дрожать.

По телевизору шел очередной детективный сериал. Она включала его, чтобы заполнить пространство подобием привычной активности – восковой фигурой суеты делового центра города.

— Как вы узнаёте о появлении нового преступника?

— Существует множество признаков нарушения закона, но все они оставляют пространство сомнениям. Кроме одного – жертвы. Как только мы ее видим, все сомнения отпадают – преступник есть. Вопрос лишь в том, кто он? Каково его имя?

Разум ухватил эти слова, спрял из них нити мыслей. Тело двигалось все медленней, пока и вовсе не остановилось, как замирает перед катаклизмом природа.

Она вдруг села и заплакала. Рыдала громко и отчаянно, бессловесным криком говорила миру о своей боли и своей правде. Тело тряслось и дрожало, как при сильнейшем землетрясении, а из глаз лились обжигающие как лава, горячие слезы. Крупные капли, казалось, залили все лицо. Не соленую воду размазывали дрожащие руки по носу, щекам, лбу, скривившимся в гримасе губам – то была кровь души. Две раны не закрывались, как бы сильно, до боли, ни сжимались веки, как бы яростно на отбивало в ушах ритм возмущенное сердце.

Она рыдала так, как может плакать лишь жертва, что никогда не получит отмщения.

Время текло. Вслед за смешением звуков пришла тишина – голос пустоты поглотил все. Не осталось ни ярости, ни сожалений, а она все слушала и слушала…

Сквозь щель в занавесках стремительно и дерзко, хвастливо, нагло, бесстыдно ворвался яркий луч света. Руки взяли шторы мягко, легким движением, без капли неловкости и дрожи, отодвинули в сторону. Рассвет сложно было назвать красивым, рассмотреть встающее солнце за нагромождением зданий было непросто, но его блики мерцали множеством отражений.

Она подошла к зеркалу, оценила растрепанный вид и вдруг хохотнула, как могут смеяться лишь маленькие дети, что только начали познавать этот мир – искренне и беззаботно, с радостью, восторгом и предвкушением. Глаза сверкали подобно чистейшему обсидиану.

Она улыбалась.